[Wotton]

Come up

---

***

[Wotton]

Поездка на региональный турнир по стрельбе оказалась делом нервным. Никогда в жизни еще Боромир так не волновался, собираясь на соревнования. Разумеется, дело было не в готовности спортсменов - обе его группы, выступавшие в младших возрастных категориях, были превосходно подготовлены, а уж лидер юношеского зачета и подавно готов был оставить соперников далеко позади. И волнение Стьюрта было связано именно с ним.
Их хитрость сработала - отец легко отпустил Леголаса на турнир и ни малейшего подозрения не возникло. Фарамир, провожая брата, серьезно попросил его быть осмотрительным, но Боромир не придал этому большого значения - ничего страшного случиться не могло, не должно было.
Но ожидая Леголаса в своем номере в конце первого соревновательного дня, как они и договаривались, Боромир в полной мере осознал, как был не прав. Он нервничал, как мальчишка - с самого первого дня их знакомства это был первый раз, когда они оказывались наедине не в тренерской, а в настоящей комнате, с кроватью. И наличие этой кровати и делало свидание таким волнительным - Боромир серьезно опасался, что не сможет сдержаться и зайдет слишком далеко. Он пока не знал, какие последствия это будет иметь, но подозревал, что лучше сохранять дистанцию.
Но разум подсказывал ему, что сохранять дистанцию еще четыре года до совершеннолетия эльфа, он просто не сможет.
В номере царил приятный сумрак, и, дожидаясь прихода Леголаса, одновременно страшась и надеясь, что эльф заснул или не смог улизнуть из своего номера, Боромир читал журнал уже пятый раз пробегая глазами по одной и той же строчке. Он нервно посмотрел на часы и отпил из стакана томатного сока. Было без трех минут полночь.

---

***

[Wotton]

Флюорисцентные лампы гудели под белым потолком, и стены длинного, устланного кафелем, коридора от этого света казались синеватыми. Такими же казались и халат лаборанта, встретившего гостя у двери, и бейджи, на одном из которых значилось "Посетитель".
- Профессор Нор тут же велел позвонить вам,- частил лаборант, открывая тяжелую металлическую дверь перед посетителем,- сказал, вы будете рады узнать, что финансирование наконец-то оправдало себя. Идемте, идемте за мной.
Коридор закончился еще одной дверью, и лаборант, открыв ее, посторонился, пропуская Трандуила вперед.
В просторном светлом помещении рядом с белоснежным столом, заставленном пробирками и приборами, стоял человек в белом халате - высокий, темноволосый и выглядящий так, словно не спал несколько дней. Когда Трандуил вошел, он обернулся к нему с приветственной улыбкой.
- Мистер Мирквуд, ну наконец-то! - поприветствовал он его,- простите, что выдернул вас в такой час, но дело срочное. Мы закончили работу, и первый экспериментальный образец готов. Я подумал, вы бы хотели поприсутствовать на испытаниях!

---

***

[Wotton]

Под сенью высоких темных дубов всегда было прохладно, хотя полдень был душным и влажным. Весна в этом году выдалась немилосердно жаркой, и в первой половине дня было просто невозможно находиться на открытом солнце.
Устав от утренних занятий, Келеборн спустился по узкой, одному ему ведомой, тропе к тому месту, где корни дубов в западной части Ниврима образовывали тяжелый узор, где они питались водой из Сириона. Здесь пахло влажной землей, свежей листвой и медом. Рыхлая почва была усыпана прошлогодними дубовыми листьями. Келеборн спустился к самой воде. Солнце, пробивающееся сквозь густуб листву над головой, больше не палило - его касания были нежными и приятными. Келеборн ослабил и развязал пояс на своем одеянии, быстро скинул его с плеч, аккуратно сложил на переплетении корней. Потом, сделав глубокий вдох, ступил в студеную темную воду. Прошел два шага, прежде, чем нырнуть с головой.

---

***

[Wotton]

- Волноваться не о чем,- Дета мягко похлопала мужа по руке,- это ведь не официальные смотрины, это всего лишь прием в честь дня рождения их младшего сына. То, что мы уже почти пришли к соглашению, сейчас ничего не значит.
- Ошибаешься,- мрачно отозвался Рутсайк,- то, что мы уже _почти_ пришли к соглашению может значить больше, чем само решение выдать ее замуж. Одно неловкое слово, и все окажется зря.
- Не стоит накручивать себя,- Дета улыбнулась, но, не дождавшись ответной улыбки, повернулась к дочери. На прием в дом Роттак они приехали с элегантным опозданием, и сейчас было самое правильное время появиться. Все знали - семья Гинац никогда не опаздывает случайно, лишь затем, чтобы заставить хозяев и остальных приглашенных с нетерпением ждать себя.
- Ты прекрасна сегодня, дорогая,- негромко обратилась Дета к Лите,- но помни, о чем мы с тобой говорили. Для девушки на выданье законы поведения совсем другие, чем для неразумной девочки.

@темы: Массовый Гинац

---

[Wotton]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Mathilda Vandermar]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Mathilda Vandermar]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Wotton]

От тяжелых корзин болела спина и немели ноги. От химикатов руки Чарли шелушились и горели. Однажды, смахивая со лба упавшую челку, он угодил себе пальцем прямо в глаз, и чуть не взвыл от боли. Щелочь жгла так, что на какой-то миг Чарли почти поверил, что глаз просто вытечет из глазницы, и он станет похож на полковника Фьюри. Он прекрасно знал, что могло быть и хуже, гораздо хуже. На инструктаже ему очень четко дали понять - его отправят на самое безопасное и неприметное место работы, но оставить совсем без нее не могут никак. Чарли работы не боялся - по крайней мере, до сих пор он был о себе такого мнения. Но одно дело - проверить сотню студенческих тетрадей, и совсем другое - вдыхать ядовитые пары и смотреть, как кожа медленно сходит с покрасневших рук. Он не был неженкой, но это было то еще испытание. после первых нескольких дней Чарли боялся даже мыть руки - когда воды попадала на его потрескавшуюся кожу, ему казалось, что та вот-вот начнет сходить клоками. С течением времени, конечно, ладони начали привыкать к работе - кожа грубела и уже не так шелушилась, и это Чарли уже вполне мог и стерпеть - он все-таки не какая-то там белоручка!
В короткий промежуток между рабочей сменой и обедом (ужином?) он успевал ухватить несколько минут на то, чтобы дать ногам и спине немного отдыха. Этому упражнению его научил один однокурсник, еще в Университете, когда большую часть времени они проводили за письменным столом, согнувшись над книгами. Чарльз был ему тогда очень благодарен. В детстве он упал на спину и долго восстанавливался от травмы. Она оставила ему на память редкие ноющие боли и немеющие ноги, если он долго сидел или поднимал тяжести. Мучения и те боли в спине от груза гранита науки не шли ни в какое сравнение с нынешними, но упражнение оставалось неизменно эффективным. Пока все были заняты подготовкой к ужину, Чарли отходил немного в сторону - не так далеко, чтобы его потеряли и хватились, но достаточно, чтобы остаться наедине с собой хотя бы условно. Но прислонялся к стене спиной, прижимался к ней плечами так, чтобы грудь оказывалась полностью расправленной, а позвоночник - прямым, и медленно и плавно пытался присесть, не отрываясь от опоры, разводя колени в стороны. После пары таких приседаний дышалось всегда значительно легче. Чарли, отойдя от стены, огляделся, чтобы убедиться, что на него никто не смотрит. Он прижал руки к пояснице и сделал несколько быстрых вращательных движений бедрами, наклонился вперед, прогнулся назад и снова повторил первый маневр. Боль в спине притупилась, к ногам возвращалась чувствительность. Чарли выпрямился, закинул руки вверх над головой, сцепил пальцы замком и с щелчком потянулся.
- На воле ты был балеринкой, сладенький?
Голос прозвучал прямо над ухом так неожиданно, что Чарли чуть не упал, потеряв равновесие. Он открыл глаза и почти отскочил в сторону. Прямо на него смотрели два внимательных зеленых глаза. В полутьме Чарли показалось, что зрачки у них, как у змеи - узкие. Говоривший чуть отстранился - по тонким губам струилась улыбка, и на мгновение Чарли показалось, что тонкий раздвоенный язык вот-вот мелькнет между ними.
Ничего подобного не произошло. Но подошедший продолжал улыбаться. Ловкий - напомнил себе Чарли урок от Генри - из группировки Скандинавов, тот, которого Зверь называл "кхм... спутником" Рта. Сейчас этот спутник медленно обошел Чарли и остановился. Его голова чуть раскачивалась из стороны в сторону, едва заметно. Может, от какого-то расстройства, может по привычке - Чарльз не понял. Но зато другое стало ему совершенно очевидно - Ловкий с большим удовольствием ударил бы его, чем продолжал бы так улыбаться.
- Спина болит,- попытался Чарли тут же нивелировать конфликт. Он был почти уверен, что не сделал Ловкому ничего плохого. Но при этом знал - в этом и не было необходимости.
- У меня тоже болела,- со всем видимым пониманием покивал Ловкий,- эти корзины, чтоб их, правда?..
Чарли был совершенно не уверен, что стоит на это отвечать. Ловкий раньше работал в прачечной - это понятно. Но что ему было нужно, было пока не ясно.
- Точно,- кивнул он, всем видом показывая,. что хочет уйти. Ему правда пора было идти - короткий перерыв заканчивался, и в их сторону уже начинали поглядывать охранники.
- Ну и как тебе? - спросил Ловкий, заложив руки за спину. Плавные движения его головы стали заметней, улыбка словно примерзла к лицу. - Как тебе на моем месте?
Чарли открыл было рот, чтобы ответить - вся эта ситуация была странной, неловкой. Собеседник хотел от него что-то добиться, но что? При всех своих знаниях Чарли не мог сказать наверняка.
- Эй! - раздался выкрик охранника,- разойтись!
Ловкий отпрянул и исчез так быстро, как змея прячется в траву, оставив Чарли одного стоять посреди коридора.

---

[Wotton]

От тяжелых корзин болела спина и немели ноги. От химикатов руки Чарли шелушились и горели. Однажды, смахивая со лба упавшую челку, он угодил себе пальцем прямо в глаз, и чуть не взвыл от боли. Щелочь жгла так, что на какой-то миг Чарли почти поверил, что глаз просто вытечет из глазницы, и он станет похож на полковника Фьюри. Он прекрасно знал, что могло быть и хуже, гораздо хуже. На инструктаже ему очень четко дали понять - его отправят на самое безопасное и неприметное место работы, но оставить совсем без нее не могут никак. Чарли работы не боялся - по крайней мере, до сих пор он был о себе такого мнения. Но одно дело - проверить сотню студенческих тетрадей, и совсем другое - вдыхать ядовитые пары и смотреть, как кожа медленно сходит с покрасневших рук. Он не был неженкой, но это было то еще испытание. после первых нескольких дней Чарли боялся даже мыть руки - когда воды попадала на его потрескавшуюся кожу, ему казалось, что та вот-вот начнет сходить клоками. С течением времени, конечно, ладони начали привыкать к работе - кожа грубела и уже не так шелушилась, и это Чарли уже вполне мог и стерпеть - он все-таки не какая-то там белоручка!
В короткий промежуток между рабочей сменой и обедом (ужином?) он успевал ухватить несколько минут на то, чтобы дать ногам и спине немного отдыха. Этому упражнению его научил один однокурсник, еще в Университете, когда большую часть времени они проводили за письменным столом, согнувшись над книгами. Чарльз был ему тогда очень благодарен. В детстве он упал на спину и долго восстанавливался от травмы. Она оставила ему на память редкие ноющие боли и немеющие ноги, если он долго сидел или поднимал тяжести. Мучения и те боли в спине от груза гранита науки не шли ни в какое сравнение с нынешними, но упражнение оставалось неизменно эффективным. Пока все были заняты подготовкой к ужину, Чарли отходил немного в сторону - не так далеко, чтобы его потеряли и хватились, но достаточно, чтобы остаться наедине с собой хотя бы условно. Но прислонялся к стене спиной, прижимался к ней плечами так, чтобы грудь оказывалась полностью расправленной, а позвоночник - прямым, и медленно и плавно пытался присесть, не отрываясь от опоры, разводя колени в стороны. После пары таких приседаний дышалось всегда значительно легче. Чарли, отойдя от стены, огляделся, чтобы убедиться, что на него никто не смотрит. Он прижал руки к пояснице и сделал несколько быстрых вращательных движений бедрами, наклонился вперед, прогнулся назад и снова повторил первый маневр. Боль в спине притупилась, к ногам возвращалась чувствительность. Чарли выпрямился, закинул руки вверх над головой, сцепил пальцы замком и с щелчком потянулся.
- На воле ты был балеринкой, сладенький?
Голос прозвучал прямо над ухом так неожиданно, что Чарли чуть не упал, потеряв равновесие. Он открыл глаза и почти отскочил в сторону. Прямо на него смотрели два внимательных зеленых глаза. В полутьме Чарли показалось, что зрачки у них, как у змеи - узкие. Говоривший чуть отстранился - по тонким губам струилась улыбка, и на мгновение Чарли показалось, что тонкий раздвоенный язык вот-вот мелькнет между ними.
Ничего подобного не произошло. Но подошедший продолжал улыбаться. Ловкий - напомнил себе Чарли урок от Генри - из группировки Скандинавов, тот, которого Зверь называл "кхм... спутником" Рта. Сейчас этот спутник медленно обошел Чарли и остановился. Его голова чуть раскачивалась из стороны в сторону, едва заметно. Может, от какого-то расстройства, может по привычке - Чарльз не понял. Но зато другое стало ему совершенно очевидно - Ловкий с большим удовольствием ударил бы его, чем продолжал бы так улыбаться.
- Спина болит,- попытался Чарли тут же нивелировать конфликт. Он был почти уверен, что не сделал Ловкому ничего плохого. Но при этом знал - в этом и не было необходимости.
- У меня тоже болела,- со всем видимым пониманием покивал Ловкий,- эти корзины, чтоб их, правда?..
Чарли был совершенно не уверен, что стоит на это отвечать. Ловкий раньше работал в прачечной - это понятно. Но что ему было нужно, было пока не ясно.
- Точно,- кивнул он, всем видом показывая,. что хочет уйти. Ему правда пора было идти - короткий перерыв заканчивался, и в их сторону уже начинали поглядывать охранники.
- Ну и как тебе? - спросил Ловкий, заложив руки за спину. Плавные движения его головы стали заметней, улыбка словно примерзла к лицу. - Как тебе на моем месте?
Чарли открыл было рот, чтобы ответить - вся эта ситуация была странной, неловкой. Собеседник хотел от него что-то добиться, но что? При всех своих знаниях Чарли не мог сказать наверняка.
- Эй! - раздался выкрик охранника,- разойтись!
Ловкий отпрянул и исчез так быстро, как змея прячется в траву, оставив Чарли одного стоять посреди коридора.

---

[Wotton]

В тяжелых темных листьях бесконечно высоких деревьев шелестел ветер. Подвесная дорога все никак не кончалась - казалось, каждое новое дуновение ветра раскачивает ее, рискуя вот-вот переломить сваи, держащие ее. Эта иллюзия лишь поначалу слегка пугала тех, кто привык ходить под землей больше, чем по земле - а уж тем более практически по воздуху, но за время долгого пути между стволов все уже успели к этому привыкнуть. Эльфы-проводники хранили молчание, лишь иногда перекидываясь друг с другом короткими фразами на своем языке и отвечая на вопросы патрульных - Торину отчего-то казалось, что в обычное время здесь не бывает столько охраны. Но сегодня был необычный случай - в эти земли ступила нога гнома. Целой кучи гномов, чего уж там.
Никто из них особо не рвался в гости, но то была воля и подарок короля, и спорить с его решениями никто не собирался. Эльфийский король хотел их помощи в строительстве дворца - отчего бы и нет? Торин рад был выбраться из-под горы, повидать мир - в его молодые годы это было естественное желание, как говорил Трайн. Сам Торин знал, что, даже увидев все чудеса в мире, захочет вернуться под гору, но сейчас он смотрел по сторонам, дивясь тому, что видел.
Дорога вывела к широкой площадке, где их встретил высокий темноволосый эльф в длинном одеянии. Он нацепил на лицо приветливую вежливую маску и шагнул к гостям.
- Приветствую тебя, Торин, сын Трайна,- проговорил он, и голос его журчал, как ручей в тенистой долине (и откуда только в голове взялось это сравнение?! Эльфийский воздух действовал, не иначе!),- тебя и твоих спутников. Король уже ожидает вас. Я - Амвиэль, я провожу вас.
- Приветствую тебя, Амвиэль,- Торин чуть склонил голову в приветствии, как требовали приличия. О короле местных земель ходили самые разные слухи, и сейчас он был крайне заинтригован - выходит, их представят лично. - благодарю за гостеприимство тебя и твоего короля.

---

***

[Wotton]

- И что, никаких результатов? - уточнил Чарльз, шагая вслед за агентом - высокой рыжеволосой женщиной с ужасно быстрой походкой - ему едва удавалось поспевать за ней.
- Иначе вас бы не вызвали,- отчеканила женщина, Чарльз уловил в ее тоне нотки раздражения - она явно побаивалась его. Как любой агент секретной службы, боялась, что он прочтет ее мысли без ее разрешения. Но Чарльзу этика была не чужда, и без необходимости он этого делать не собирался.
- Даже ваши знаменитые по слухам методы не помогли? - Чарльз спросил, и тут же пожалел. что упомянул это. Агент Романофф бросил на него быстрый резкий взгляд через плечо - как пулю выпустила. Не нужно было быть телепатом, чтобы прочесть "Что вам известно о наших методах?", написанное у нее на лице.
- ваша задача - применить ваши методы, а не обсуждать наши,- ответил она. Коридор привел их к тяжелой двери - Чарльз про себя отметил, что сделана та была из чего-то, похожего на пластик. Для местных застенков это было странно. Старый добрый кивлар и сталь были здесь повсюду.
- Он в ошейнике,- сообщила Романофф,- его силы заблокированы, но я советую вам быть осторожным.
Советуешь - как же. Чарльз был уверен, что если бы они не нуждались в его услугах укротителя, ЩИТ легко бы бросил его в клетку к тигру на растерзание.
- Благодарю. Я умею работать с опасными преступниками.- улыбнулся он.
- Таких вы еще в своей практике не встречали,- отозвалась Романофф, открывая дверь, и Чарльзу послышалась в ее тоне усмешка.

---

Лондон.

[Wotton]

Барри со вздохом осмотрел кухню. Большую часть разбитого стекла и обломков он уже убрал, но работы оставалось еще непочатый край. Для того, чтобы пекарня снова начала работать, нужно было теперь сильно постараться. И дело было вовсе не в затратах на ремонт и привлечении клиентов обратно. Дело было в нем, в самом Барри. Отчего-то теперь сама мысль о том, чтобы взять в руки скалку или мешалку для теста, казалась гадкой. Было ли дело во всех ужасах, что Барри творил своими руками или в том, что он чувствовал себя совершенно другим фавном, он не знал. Но факт оставался фактом, Барри не хотел больше печь. В нем поселилось странное гнетущее чувство пустоты, словно он упустил что-то, недосмотрел, не догадался... потерял что-то очень важное. И без этого ни вдохновения, ни покоя ему не было.
Он отложил метлу и отряхнул руки. Нужно было попить чайку и немного отдохнуть, а потом приниматься за остатки уборки. Барри разжег огонь в маленькой переносной печке, поставил на нее чайник и сел ждать, пока тот закипит...

---

[Wotton]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Драма в 3 действиях.

[Wotton]

Драма в 3 действиях.
1. Чарльз.
У виллы была отличное расположение. Она стояла, утопая в зелени сада, выходя задним фасадом на смотровую площадку, нависавшую над набережной Круазет. По вечерам можно было сидеть в одинаковых плетеных креслах, с ледяными бокалами вина и неторопливо беседовать, наблюдая, как солнце медленно опускается в море. Иногда, если было настроение, они спускались вниз, на набережную, сидели в одном из открытых кафе, пока на город не опускалась бархатная тьма, и панорама звезд не переходила в россыпь огней на берегу. Морской бриз в такие часы пах солью, илом и выпечкой. Свеча в маленьком стакане на столе дрожала в его легких порывах, и можно было услышать, как где-то дальше по побережью, с городского пляжа доносится мягкий перебор гитарных струн и низкий женский голос поет старые цыганские песни.
Будь на то воля Чарльза, он остался бы здесь навсегда. Когда он высказывал это вслух, Эрик неизменно напоминал ему, что к ноябрю Канны наполнятся толпами туристов и кинематографической богемой, скрыться от которых будет совершенно невозможно, и Чарльз, повторяя, что он прав, и что так и будет, добавлял «но пока ноябрь не наступил, я хочу урвать побольше этого «навсегда».
И лишь одно омрачало пребывание здесь. Каждое утро к порогу их дома доставляли свежайшую выпечку из пекарни мсье Дювалье – старого приятеля Чарльза. В городе они то и дело останавливать в симпатичных забегаловках, чтобы отведать местной кухни – а это был край сливочного масла. На нем готовилось решительно все, и оно придавало блюдам несравненный вкус, аромат и нежность… Но годы были уже не те. Чарльз начал замечать, что Эрик набрал вес, одним ленивым утром в постели, когда они, никуда не торопясь, лежали под легкими белоснежными простынями, беззлобно споря, куда пойти сначала – на пляж или в Круа-де-Гард. Занавески на распахнутом окне трепал морской ветерок, откуда-то снизу доносились приглушенные голоса.
- На пляже сейчас уйма народа,- настаивал Эрик,- я приехал сюда не затем, чтобы смотреть, как мамаши купают своих отпрысков на мелководье.
- Ты можешь смотреть в другую сторону,- отозвался Чарльз. Он приподнялся на локте, чуть развернулся и положил свободную руку Эрику на грудь. Этот жест всегда действовал на него весомей всех других аргументов,- на пляже сейчас так хорошо – не жарко, солнце не палит, а в нашем возрасте полезно принимать солнечные ванны.
- В лесу сейчас тоже хорошо,- откликнулся Эрик, но по его тону было понятно – спорит он теперь скорее по инерции, готовый согласиться, но не готовый признать поражение так просто,- не вечером же там гулять – пожалей местных маньяков, они же не в курсе, что мы не просто два старичка, ищущих приключений на морщинистые задницы.
- Если какой-то маньяк решит это проверить, до конца дней будет считать себя милой пастушкой Полетт,- пообещал Чарльз. Ладонь его скользнула по груди Эрика ниже… и вот тут-то он и обнаружил, что сдобные булочки и сливочный соус к мясу не остались незамеченными телом Эрика.
Нет, ситуация была вовсе не критическая, под одеждой и вовсе это было почти незаметно, но тенденция была на лицо. Вернее, конечно, на живот. Чарльз не был настолько поверхностным, чтобы придавать этому большое значение, он любил Эрика даже тогда, когда тот вещал о геноциде, как единственном методе борьбы за мир – что в сравнении с этим были несколько лишних килограммов? Но он знал – при всем своем тщеславии. Эрик сам заметит проблему, когда будет слишком поздно, а, заметив, впадет в отчаяние из-за того, что ничего уже не может поделать с плодами собственного переедания. А это будет обозначать – испорченный отдых им обоим, и, вполне вероятно – испорченные ближайшие полгода. С этим необходимо было что-то сделать, причем немедленно и так деликатно, как только возможно. При всей своей внешней харизме, Эрик был ранимым и обидчивым, как никто из тех, кого знал Чарльз. К счастью, он успел за эти годы найти к нему подход. Или, по крайней мере, научиться находить его в большинстве случаев.
- Что это ты остановился? – Эрик, меж тем, двинулся к нему ближе, перехватил его руку и повел ею вниз. Чарльз не сопротивлялся. Он улыбнулся.
- Знаешь,- сказал он,- пожалуй, ты прав – пойдем в лес. Пешие прогулки очень полезны.
- Ага, особенно тебе,- Эрик усмехнулся – хищно, как в былые времена. Так усмехается человек, полностью уверенный в том, что добыча его обездвижена и покорна. Причем лишь силой его личности. Такому Эрику сообщать о лишнем весе Чарльз не рискнул бы даже в худшие годы их прошлой вражды.
- Я не говорю о себе,- здесь необходимы были решительные, но чрезвычайно дипломатические методы. Куда более тонкие, чем когда Чарльз выступал в Сенате на дебатах с целой партией враждебно настроенных ксенофобов. Он теперь сам вел рукой вниз, до паха, по пути замечая масштабы бедствия, причиненного булочками и сливочным сыром. Эрик откинулся на спину, отдав ему инициативу, и на лице его появилось самодовольное выражение победителя. Сообщить ему сейчас было бы не просто жестоко – это было бы вопиюще унизительно. Чарльз вздохнул. Нужно было действовать исподволь.
- Мы можем дойти до самого центра Круа-де-Гард,- мечтательно заметил он, начиная неспешно двигать ладонью. Черты лица Эрика разглаживались. Он прикрыл глаза и двинул бедрами навстречу ласкам, напряженно выдохнул,- оттуда открывается чудесный вид на Альпы, и сегодня даже будет виден снег на вершинах гор…- продолжал Чарльз, и Эрик, испустив теперь скорее стон, чем вздох, пробормотал «Ага»… - а потом мы спустимся в тот вегетарианский ресторан рядом с отелем и пообедаем ,- в намеках и иносказаниях Чарльз был большим мастером, но сейчас, кажется, все его попытки попадали в «молоко» - Эрик был расслаблен и открыт для любой информации, готов был согласиться на что угодно. Но сказать ему сейчас – все равно, что пнуть пришедшего приласкаться котенка. Чарльз просто не смог. Он довел начатое до конца, надеясь, что, чуть остыв, Эрик снова будет готов его слушать.
Но надежды оказались тщетными. Удобного случая сказать ему о своих невеселых наблюдениях не подвернулось ни после того, как они все же отправились на пляж, ни позже вечером – за ужином, ни ночью, когда Эрик, явно вдохновленный днем умиротворяющего безделья, не успев за него устать, решил продемонстрировать Чарльзу, что оба они еще хоть куда – молоды и бодры. Чарльз был не против такой демонстрации, но с каждым часом промедления напряжение в нем росло все больше и больше. Когда Эрик наконец заснул рядом с ним, чуть улыбаясь во сне, Чарльз еще долго лежал в темноте, глядя в потолок и прислушиваясь к шуму волн за окном, прикидывая в голове варианты.
«Может быть, вместе посидим на диете?» - нет, хуже не придумаешь. Прозрачный намек и желание подсластить пилюлю этим «вместе» - Эрик мгновенно раскусит его.
«Французская кухня такая калорийная, кажется, я уже не влезаю в брюки» - еще безнадежней. Старая уловка – перед темы на себя, скорее всего, приведет к тому, что Эрик, желая спасти партнера от неуверенности в себе, будет доказывать ему обратное…
И еще много деликатных, двусмысленных, прямых, заботливых, грубых, нежных и взволнованных фраз сложилось в голове у Чарльза, но ни одна из них не показалась ему достаточно убедительной.
Проснулся утром он совершенно разбитым, ощущая на своих плечах всю тяжесть своего возраста и бремени любви к Эрику. Тот же напротив, кажется, снова был в радужном настроении – под душем чуть ли не в голос пел по-французски, а Чарльз мысленно корил хозяев дома за то, что не оставили в ванной комнате напольных весов.
Погода за ночь немного испортилось, и пришлось закрыть окна от порывов соленого ветра. Над морем собирался шторм, но Эрик с уверенностью эксперта метеоролога сказал, что грянет он только к ночи. Чарльз сдержанно кивнул, позволяя ему подвезти себя к столу, накрытому для завтрака. Эрик уселся напротив, налил себе половину чашки кофе, взял молочник.
- Сливок? – спросил он у Чарльза, тот отрицательно покачал головой. Эрик кивнул,- правильно – вид у тебя какой-то квелый,- себе он долил чашку до краев. Чарльз проводил сливки многозначительным взглядом, но Эрик этого, кажется, не заметил. Он взял воздушную пшеничную булочку – нож сам разрезал ее пополам. Чарльз отпил из своей чашки, не сводя глаз с этого представления.
- Передай, пожалуйста, масло,- попросил Эрик, кивнув в сторону фарфоровой масленки.
И тут неожиданно Чарльз не выдержал. Он так долго, так старательно подбирал слова, а сейчас они буквально сами сорвались с языка до того, как он успел это предотвратить.
- Да не нужно тебе масло! – выдал он раздраженно, глядя прямо на Эрика,- ты и так себе на этом масле пузо наел!
Над столом повисла напряженная тишина. Нож, на несколько секунд зависнув в воздухе, с легким звоном упал на белоснежную скатерть. Эрик медленно-медленно, как раньше взводил курки десяткам повисших над головой пистолетов, отложил разрезанную булочку. Чарльз открыл было рот, чтобы извиниться, чтобы сказать, что не понимает, что на него нашло, как он мог сказать что-то подобное, что все это неправда – и подумаешь, пара лишних килограмм… Но взгляд Эрика остановил его, буквально пришпилив к креслу.
- Спасибо за откровенность,- Эрик неспешно поднялся на ноги,- хотя ты мог бы сказать это и поделикатней.
Он отодвинул стул и, не глядя больше на Чарльза и не произнося ни слова, двинулся от стола прочь, в сторону прихожей.
- Куда ты? – Чарльз выехал следом за ним, но колеса перестали проворачиваться, и он застыл посреди столовой.
- Прогуляюсь,- бросил Эрик через плечо, подхватил с вешалки плащ и вышел за дверь.
2. Эрик
Разумеется, не было ничего удивительного в том, что он набрал вес. Когда тебе за пятьдесят, и можно больше никуда не спешить, оставить борьбу за свой мировой порядок, расслабиться и получать удовольствие от жизни, волей-неволей начинаешь накапливать "запасы". Эрик прекрасно знал, что годы и булочки его не пощадили - он и так уже, в тайне от Чарльза, начал носить одежду на размер больше, а здесь, на юге Франции, это грозило стать настоящей проблемой. Но не это было страшно - Эрик всегда и всего добивался в жизни, и сбросить пару килограмм, если уж очень надо, было для него задачей пустяковой. Проблема была в том, что Чарльз впервые в жизни увидел не просто его недостаток - их он знал множество - жестокость, упертость, бескомпромиссность, даже повышенная требовательность к качеству жизни. Чарльз впервые в жизни посмотрел на Эрика и увидел его уродство. Да, именно так. Он не произнес этого слова, но это было и не нужно. Чарльз и сам изменился с тех пор, как они познакомились - и, стоит отметить, Эрик никогда не опускался до резких высказываний в адрес, скажем, его пропавшей шевелюры. Сам он мог смириться с тем, что Чарльз видел его злым, неправым (со своей точки зрения), даже споткнувшимся и упавшим. Но не запустившим себя уродом. Героем, павшим под гнетом сливочного масла. Обрюзгшим отвратительным стариком. Красота - в глазах смотрящего. Но в них же - и уродство. И ничьи другие глаза Эрика в этом мире не волновали.
Конечно, он был уже далеко не в том возрасте, когда из-за такой вот размолвки стоило улетать в заоблачную даль, чтобы исчезнуть на десять лет. Но заставить Чарльза поволноваться за него, осознать, какой страшный удар он нанес его самолюбию, а заодно пройтись по тенистым тропам Круа-де-Гранд, было сейчас совершенно не лишним.
Эрик шагал неспешно, в буквальном смысле, куда глядели глаза. Он радовался, что не решил идти на побережье. Поднимался ветер, который там, на границе с морем, уже, должно быть, сбивал с ног, а здесь лишь заставлял шуметь кроны деревьев и ронять на тропу под ноги первые пожелтевшие листья. Громаду леса пронизывал солнечный свет. Не достаточно яркий, чтобы слепить глаза, он рисовал узоры в пыли дорожки, и про себя Эрик решил, что встать и уйти на прогулку было совершенно верным решением. В конце-концов, они провели вместе, не расставаясь ни на миг, слишком много времени. Любой бы устал и сорвался. Через пару часов, вернувшись на виллу, Эрик даст Чарльзу возможность извиниться, и даже, помедлив немного, согласится, что он прав - пора менять образ жизни, завязывать с булочками и заняться другим спортом, кроме шахмат и секса. Лучший способ сбросить лишний вес, конечно, это очередная попытка захватить мир, но Эрик решил ограничиться тренажерным залом - кажется, в отеле на Круазет был отличный.
Чем дальше он шагал, тем тусклее делался солнечный свет - на небе над головой собирались тучи. Кажется, он слегка ошибся в своих калькуляциях, и шторм обрушится на побережье раньше, чем сядет солнце. Эрик ушел из дома без шляпы - и теперь, когда в лесу начинало холодать, подумал, что вот это, пожалуй, было поспешно и глупо. Впрочем, он был вполне уверен, что успеет вернуться домой до того, как с неба упадет первая капля дождя.
Кроны деревьев над головой шелестели теперь непрерывно и громко, словно переговаривались. Порыв ветра подхватил полы плаща, и Эрик остановился. Глянул на циферблат наручных часов. Те показывали половину второго. Полтора часа - достаточно ли этого, чтобы Чарльз осознал свои ошибки и был готов извиняться? Эрик решил, что да. Он развернулся и решительно зашагал в сторону дома.
Когда часовая стрелка доползла до цифры три, он понял, что где-то, должно быть, у небольшого заросшего травой холма, свернул не туда. Места вокруг были совершенно незнакомыми, да и можно ли найти знакомое там, где из достопримечательностей - одни деревья? В лесу изрядно похолодало, а со стороны моря доносились глухие удары грома. Если гроза начнется до его возвращения, Чарльз не сможет сам закрыть окна на втором этаже и панорамные двери, ветер может сорвать их с петель, а это лишняя суета и хлопоты, которыми отнюдь не хочется заниматься в отпуске. Стоило поторопиться.
Эрик остановился, огляделся по сторонам. Путешествуя, они с Чарльзом взяли за правило не афишировать своих способностей, чтобы не вызывать лишних вопросов. Борьба борьбой, толерантность- толерантностью, но в отпуске проще было не светиться и не привлекать к себе внимания. Тропинка, однако, была совершенно пуста - мало кто решил сегодня прогуляться в Круа-де-Гранд, и это было Эрику на руку. Он развел руки в стороны, намереваясь подняться над кронами деревьев и посмотреть, куда его занесло. Или хотя бы понять, в какой стороне находится стальной крест - верный ориентир того, что набережная Круазет совсем недалеко. Он прикрыл глаза и сосредоточился.
Ничего не произошло. Ровным счетом ничего. Эрик непонимающе хмыкнул. Такое случалось прежде всего раз или два - естественные магнитные поля блокировались вышками связи и атмосферными условиями - грозой, чаще всего. И надо же было так случиться, что единственная за много лет осечка случилась с ним именно здесь и именно сейчас. Старый жирный мутант самого себя не мог поднять в воздух. Эрик досадливо пнул попавшуюся под ноги шишку, поднял клубы пыли и, снова повернувшись, зашагал вперед, в другую сторону.
К половине пятого начало темнеть. Не потому что близилась ночь, но тучи над головой сгущались все больше, а лес начинал казаться Эрику все более бесконечным. Это же надо было оказаться таким идиотом! Нелепым, жалким идиотом - заблудиться в трех соснах, забрести в туристический центр Канн и потеряться, как какой-нибудь слабоумный резидент ранчо "Спокойный отход". Конечно, можно было бы позвать Чарльза - его способности никакие вышки и молнии блокировать не могли, но предстать в один день перед ним и толстым, и слабоумным - это было уже слишком. Да лучше умереть в этом лесу от удара молнии!
Завтрак сегодня как-то не задался - Эрик едва успел сделать глоток кофе, обед он пропустил, и теперь в животе предательски урчало. С одной стороны, это было даже хорошо - прошагав несколько часов по тропам парка, он сполна осознал тяжесть собственного тела. Но с другой - идти с каждой минутой становилось все сложнее и сложнее. Эрик был теперь, пожалуй, готов даже на то, чтобы спросить дорогу у первого попавшегося туриста. Но, как назло, лес был безлюден.
В пять с неба упали первые капли дождя. Эрик поднял повыше воротник плаща, остановился, чувствуя, что ноги его уже не держат. В нескольких шагах от него обнаружился явный признак цивилизации - деревянная скамья, но вид ее ничуть не обрадовал Эрика. Это была либо ловушка, либо мираж, какие бывают у умирающих в пустыне, либо злая шутка мироздания. Тем не менее, он подошел и опустился на нее, вытянул ноги, глядя, как тяжелые капли делают светлую пыль дорожки пятнистой. Оставалось ждать...
3. Чарльз.
- Эрик, где ты? - Чарльз прижал пальцы к вискам и протянул нити сознания во все стороны вокруг себя, надеясь, что Эрик не успел уйти далеко за эти пять часов. Он ведь мог и из страны убраться за это время - сложно было предположить, насколько глубоко его ранило неосторожное высказывание.
Сперва Чарльз не волновался - он знал, бывали моменты, когда Эрику необходимо было дать время побыть наедине со своей обидой, обдумать ее, взвесить и прийти за извинениями с благородным желанием прощать. И Чарльз был готов извиниться. Только вот минуты складывались в часы, а Эрика все не было.
Ушел без шляпы - отмечал про себя Чарльз. Значит, и правда очень зол и обижен. Шторм за окном уже набирал силу - Чарльз видел, как над линией горизонта небо из пронзительно синего стало сизым, потом, все больше темнея, превратилось в свежий огромный синяк - багрово-темный, пульсирующий вспышками молний. Конечно, до берега он доберется не скоро, но если Эрик пошел на набережную, его наверняка уже изрядно треплет ветром.
С другой стороны, это обозначало, что он вынужден будет вернуться, даже если его внутренний диалог с самим собой еще не окончен.
Но прошел еще час, а Эрика все не было.
Обедать Чарльз не стал - они собирались пойти в город, а потом, может быть, в кино, но не отправляться же одному - если Эрик вернется и не найдет его, все может только усугубиться. А Чарльз уже серьезно начал беспокоиться, все ли в порядке. Конечно, жизни и здоровью великого Магнето что-то в Каннах угрожать могло едва ли, но вот исчезнуть еще лет на десять этот самый Магнето мог без проблем. А Чарльз был уже слишком стар, чтобы тратить эти годы на то, чтобы уговаривать его вернуться.
Дождь забарабанил по стеклам, когда напольные часы в гостиной начали бить пять, и Чарльз понял - пора заканчивать эти игры. Даже если Эрик не хотел его видеть, он должен был убедиться, что с ним все в порядке.
- Где ты? - повторил Чарльз настойчивей.
Несколько мгновений висела тишина. Потом в сознании Чарльза зазвучал голос Эрика - чуть отстраненный, с прохладцей, но без явной враждебности.
- Я в парке,- ответил он.
- Возвращайся,- попросил Чарльз,- мне очень жаль, что я обидел тебя. Иди домой, буря поднимается.
Секунду висела пауза.
- Здесь пока тихо,- ответил Эрик наконец,- а ты, наверняка, весь день просидел взаперти.
- Просидел,- согласился Чарльз,- но...
- Ты иди сюда,- перебил его Эрик,- здесь очень красиво и хорошо дышится. Несколько минут на воздухе перед бурей тебе не повредят.
Чарльз вздохнул, но спорить не стал.
Он нашел Эрика в паре сотне метров от входа в Круа-де-Гранд. Тот сидел на скамье, оперевшись о спинку локтем с таким видом, словно и не ждал Чарльза вовсе. Когда Чарльз подъехал ближе, Эрик чуть улыбнулся ему.
- Ты быстро,- сообщил он.
- Тут совсем недалеко,- пожал плечами Чарльз,- пойдем отсюда. Теперь уже точно начинается дождь, и ты, наверно, голоден.
- Буду привыкать к этому чувству,- Эрик улыбнулся снова, и у Чарльза отлегло от сердца. Конфликт, кажется, был исчерпан. Эрик поднялся - чуть медленней, чем обычно, взялся за ручки кресла Чарльза и уверенно повел его вперед по тропе. Несколько мгновений они молчали. Воздух пах озоном и влагой, прибитая первыми каплями дождя пыль скрипела под колесами. Чарльз посмотрел на Эрика снизу вверх.
- Скажи честно,- сказал он мягко, как мог,- ты заблудился.
- Я?! - в тоне Эрика звучало притворное возмущение,- я же ходячий компас, мой друг, ты разве забыл?

---

[Wotton]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Wotton]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Wotton]

Гранд-отел Будапешт))

Неровные камни брусчатки блестели под дождем, как отполированные. Капли мерно ударяли по ткани уличного зонта. Поднялся ветер, и края красно-белых клетчатых скатертей плясали вокруг ножек пустующих столов - на террасе Чарльз остался совсем один. Миловидная официантка уже пару раз выходила, чтобы спросить, не нужно ли помочь ему въехать внутрь кафе, или, как минимум, еще один плед. Но Чарльзу было совсем не холодно. Будапешт был таким же, как тогда, много лет назад - промозглым, пронизанным, как металлическими нитями, всеми ветрами и запахами поднимающейся реки. Чарльз, чуть постаравшись, проник в сознание одного из прохожих - его глазами увидел, как поднимается темно-серая тяжелая вода, выбрасывается на каменный парапет и, словно обессилев, отступает обратно. Он почувствовал на том, чужом лице, как на своем, прикосновение холодной сырости - человек опустил рвущийся из рук зонт и подставил лицо дождю. Чарльз помнил, как тогда, в ту пасмурную осень, и сам любил так делать. Он промокал насквозь под ледяными порывами ветра, а потом, окончательно продрогнув, прятал руки в чужих глубоких карманах.
"Ты простудишься",- в далеком голосе, оставшимся там, в его памяти, за много лет и нескольких шагах отсюда, не было ни упрека, ни холодности. И как бы он ни старался звучать нейтрально, может, чуть наставительно, даже не читая мысли, Чарльз чувствовал в нем заботу.
Он покинул сознание случайного прохожего, оставив его недоумевать о том, почему ему пришло в голову опустить зонт под таким ливнем, и двинулся дальше - из одного взгляда в другой, вперед по набережной.
Вот девушка, легкая, как свет солнца сквозь облака, такая тонкая, что, кажется, может пробежать между струями дождя так, что на нее не упадет ни одна капля, вскочила на парапет - Чарльз был в этом свободном движении. Он на ее ногах перепрыгнул с одного скользкого камня на другой, застыл на секунду, глядя, как стальное лезвие реки разрезает город на двое.
- Осторожно, Марта!
Дальше, дальше по тропам ушедших лет, оставшихся лишь в воспоминаниях. В сознание усталого таксиста - дворники размывали потоки дождя на лобовом стекле. По радио - какая-то тихая музыка. Чарльз помнил, как тогда, в том Будапеште, который принадлежал лишь им двоим - молодым, промокшим насквозь, но не ощущающим ничего, кроме тепла друг друга, дверца такси захлопнулась сама, когда они оказались на заднем сидении.
"Куда?" - ленивый голос таксиста, и порыв сказать ему "Просто езжайте!"
"В Геллерт".
Он не помнил мелькания улиц за стеклами машины - лишь то, как сама расстегнулась молния на брюках, еще один порыв, на губах застыло возмущенное "Ну не здесь же", но направленная в чужое сознание мысль мерцала "Ближе! Сильнее!"
Ловкие горячие пальцы ласкали, едва касаясь, сквозь ткань - Чарльз помнил гонку собственных вздохов. "А что если он обернется? Что если все увидит? Что если..."
Но таксисты - самые безразличные люди.
Еще один скачок - из-под колес машины вырвался столп воды, и швейцар в красной ливрее едва успел отпрыгнуть в сторону. Чарльз его губами выкрикнул "Эй, осторожней!"
Две тяжелые створки дверей снова распахнулись сами - Чарльз помнил пробежку по мраморной мозаике пола к лифту. Он помнил, как они стояли у дальней стены за спинами других людей, и Чарльз слышал каждую их мысль, боясь, что кто-то вот-вот поймет, что в кармане его брюк чужая рука вовсе не ищет ключи от номера. Сейчас он пальцами молодого лакея нажал кнопку "8", в зеркале поймал вопросительный взгляд женщины в синем плаще.
- Я сказала, двенадцатый!
На восьмом этаже их шаги заглушил ворсистый ковер - коридор был пуст, и он помнил с трудом, как они добрались до нужной двери, как ключ попал в замочную скважину, как в прихожей никак не хотел включаться свет. Он помнил свой сбивчивый шепот, и руки, которые, наконец получив свободу, казалось, ласкали его одновременно везде. Чарльз помнил касание влажных горячих губ - сперва на шее, потом, все ниже и ниже - брюки были спущены до самых колен. "Я не могу больше ждать!" Он не помнил, чья именно это была мысль.
Он помнил холодную гладкость покрывала под спиной, и как выгнулся, когда горячие губы добрались до паха.
Молодая горничная, повинуясь желанию Чарльза, присела на край кровати в том самом номере. Чарльз почувствовал под ладонью шелковый холод покрывала - смуглые пальцы скомкали его, как комкал он сам тогда. Чарльз слышал, как капли дождя барабанят по стеклам, как ветер бросает их в окна. Он помнил, как заскрипели тяжелые рамы, и очередной порыв распахнул их, но кровь в ушах гремела так громко, что он едва ли это заметил. Но еще громче в голове звучала чужая мысль "Мой. Мой. Мой..."
На плечо легла тяжелая рука, и Чарльз, вздрогнув, очнулся. На Эрике был темно-серый плащ и черная фетровая шляпа. На сложенный зонт он опирался, как на трость.
- Я задумался,- ответил Чарльз на его вопросительный взгляд. Он протянул руку и поднял совершенно полную чашку с кофе - уже совершенно остывшим. - я люблю, когда здесь идет дождь.
Чарльз заметил, как Эрик усмехнулся - улыбка осталась в уголках его глаз, даже когда лицо снова стало серьезным.
- Ты простудишься,- заметил он, и в голосе его не было ни упрека, ни холодности. Как бы он ни старался звучать нейтрально...

---

[Wotton]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Wotton]

Для котованчика

В доме пахло сыростью, но совсем немного - и, судя по всему, дело было не в его запущенности, не в том, что хозяева не следили за его состоянием - просто здесь, на юге Франции, всегда было влажно - по утрам поднимались густые молочные туманы, к вечеру начинало парить, зато ночи стояли теплые, мягкие и непроницаемо темные. Со стороны побережья тянулся запах соли и ила, и во влажной тишине крики чаек разносились на много километров.
Когда машина их пробиралась по немощенной дороге между желтых волнующихся от ветра полей, Чарльз грустно пошутил, что оба они теперь в том возрасте, когда в первую очередь, собираясь в путешествие, надо думать о климате и том, чтобы постель в съемном жилище была удобной. Времена, когда для них было даже не очень важно, была ли постель вообще, безвозвратно прошли.
- Ерунда,- сердито отозвался Эрик,- если ты готов записать себя в старики, то не обобщай, пожалуйста.
Возраст вообще был для него довольно острой темой, и Чарльз об этом знал. Обычно он относился к этому с пониманием и чуткостью, но сегодня, судя по всему, звезды встали в неправильную позицию, и ему хотелось спорить.
- Спешу тебе напомнить, что ты всегда был довольно прихотлив, когда дело касалось условий пребывания,- заметил Чарльз, глядя на Эрика, чуть прищурившись, словно готов был вот-вот прочесть его мысли. – и с годами это лишь усугублялось, хотя избалованным неженкой, вроде как, должен был быть я.
- Это никак не связано с моим возрастом,- парировал Эрик,- это вопрос отношения к жизни, а я слишком мало получил в детстве, чтобы потом соглашаться на некомфортные условия.
Тема Эрика и его детских лишений тоже была опасной и скользкой – и обычно Чарльз избегал ее, как мог. Если речь заходила о Второй Мировой (а случалось это куда чаще, чем можно себе представить), он предпочитал не высказывать вообще никаких суждений, признавая право Эрика быть абсолютно, бесспорно правым. Но не сегодня. Даже не читая мысли, можно было понять, для чего он разыграл именно эту карту. Чарльз уже почти открыл рот, чтобы выдать колкое замечание вроде «И как долго ты будешь козырять этим фактом?», но в последний момент передумал. Зарождающийся спор рисковал превратиться в неприятную и долгую ссору, а этого в первый день в новой стране Чарльзу хотелось меньше всего. Они приехали во Францию провести немного времени наедине, и не хотелось бы, чтобы время это было потрачено на бесконечные препирательства. Оба они на этом поприще не знали себе равных, но демонстрировать свои таланты Чарльзу не хотелось.
Он предпочел улыбнуться.
- То, что я чувствую себя стариком, совершенно не значит, что я таковым считаю тебя,- миролюбиво заметил он,- напротив даже.
Словам его Эрик явно не поверил, но жест доброй воли оценил. Улыбнулся в ответ, и на несколько минут в салоне воцарилась тишина. Чарльз отвернулся к окну и, не фокусируя взгляд, скользил глазами по желтым волнам. Несмотря на то, что воздух был теплым, а ночь не спешила сменить день, в воздухе ощущался аромат приближающейся осени. Чарльз время от времени ловил себя на странных ностальгических настроениях в это время года, он размышлял об упущенных возможностях и о том, как все сложилось бы, выбери он в какой-то момент своей жизни иной путь. Эти мысли ни к чему не приводили, и потому экзистенциальная тоска, с ними связанная, отступала довольно быстро.
Эрик негромко вздохнул, и Чарльз, выбитый этим звуком из неторопливого течения собственных мыслей, повернул голову.
- Ты – главная причина, почему я не чувствую себя стариком,- вдруг заговорил он, и Чарльз замер. Ничто не предвещало, что Эрик ударится в такие откровения. Он мог быть колким, жестоким и черствым, и Чарльз отдавал себе отчет в том, что это просто еще одна особенность характера, а не признак плохого отношения. Но дождаться от Эрика такого вот откровенного выражения чувств – это было сравнимо с тем, что сейчас с чистого неба пошел бы снег. Испортить такой момент не хотелось, и Чарльз медленно кивнул.
- Я знаю,- ответил он негромко.
Машина въехала на просторный передний двор. Чарльз знал, что с торца дом окружает небольшой сад с беседкой, и с небольшого возвышения, на котором располагался коттедж, можно было видеть побережье.
Эрик вышел из машины, прикрыл глаза и несколько раз вдохнул полной грудью.
Чарльз знал – он любил море. Оно хранило немало тяжелых воспоминаний, но для Эрика это было совершенно неважно. Почти все, что он любил, причиняло ему боль, и именно такая любовь сквозь боль, казалась ему самой настоящей.
Он постоял еще несколько мгновений, потом деловито и быстро – словно и не было этого момента слабости – помог выбраться из машины Чарльзу. Тот посмотрел на него снизу вверх, но ничего не сказал – все и так было понятно. Они приехали сюда, чтобы не видеть и не слышать никого, кроме друг друга и шума прибоя, и пока план срабатывал отлично.
Эрик открыл дверь в прихожую и втолкнул кресло Чарльза перед собой – сегодня он отчего-то решил использовать для этого не способности, а силу собственных рук. Вероятно, лишний раз демонстрируя, что он и старость – понятия полярные и несовместимые. В прихожей было темно и пахло сыростью. Совсем немного – но ровно настолько, чтобы это можно было заметить. Эрик поморщился – Чарльзу не нужно было поднимать глаза, чтобы понять это.
- Сколько, говоришь, мы заплатили за эту дыру? – поинтересовался он.
- Это вовсе не дыра. Здесь просто нужно немного проветрить,- отозвался Чарльз. Эрик над его головой взмахнул рукой, и Чарльз услышал, как со всех сторон щелкнули задвижки на окгах, и створки распахнулись почти одновременно.
- Посидим пока на террасе? – предложил Эрик. Его рука легко коснулась плеча Чарльза, и тот наконец поднял голову.
- А багаж?
- Не хочу развешивать свою одежду там, где она пропахнет болотом,- хмыкнул Эрик, и это было разумно. Чарльз согласно кивнул.
Сквозь холл первого этажа и небольшую уютную гостиную они прошли к торцу дома. Эрик отодвинул пластиковую створчатую дверь. Солнце уже задилось за линию воды, и небо над ней стало густо оранжевым, сочным, как чуть перезрелый персик. Море было спокойным и сумрачным – казалось, гладь воды всеми силами пытается вытолкнуть из себя отражение небесных красок, избавиться от него и остаться свинцово-серым. Чарльз прищурился.
- Красиво,- сказал он негромко - иных эпитетов зрелищу и не требовалось. Эрик устроил его кресло так, чтобы солнечные лучи не слепили его, а сам подтащил поближе большой плетеный стул.
- Кажется, кроме задвижек, здесь больше нет ничего металлического,- заметил он, усаживаясь. Чарльз заметил, как он старается не морщиться – видимо, к вечеру опять разболелась спина, но Эрик и под пыткой в этом бы не признался.
Чарли осторожно, едва касаясь, проник в его сознание. У них существовал негласный договор – Чарльзу позволялось проникать в его голову, но вести себя там, как в музее. Мысли Эрика были неприкосновенны, и Чарльз уважал это его право. Но вот с больной спиной что-то сделать было нужно. Чарльз очень бережно ослабил боль, и заметил, как лицо Эрика почти мгновенно разгладилось.
- Я бы предпочел массаж руками,- заметил он негромко,- даже позволил бы тебе натереть меня мазью.
- Мазь – в багаже, в одном из чемоданов,- отозвался Чарльз,- позже я непременно так и сделаю. А что до металла – раньше тебе было достаточно железа в крови какого-нибудь несчастного, а теперь ты жалуешься, что в доме кресла деревянные?
- Я в отпуске,- отбил подачу Эрик, но беззлобно, с полуулыбкой.
Гладь моря наконец сдалась – край солнца коснулся горизонта, и от него к берегу протянулась золотая полоса света. Чарльзу страшно захотелось протянуть руку и сжать холодные шершавые пальцы Эрика. Зайдя в его голову без спроса, он обнаружил там, под оболочкой из доброжелательного безразличия, затаенную тоску.
Небо пылало, и на террасе становилось ощутимо холоднее – с моря потянуло вечерней свежестью, и терпкий запах роз из сада теперь, усиленный в несколько раз, мешался с солоноватым ароматом моря. Эрик поднялся на ноги и отошел вперед – к перилам террасы. Свет заходящего солнца очертил его фигуру четко, словно углем. И несмотря на чуть сутулые плечи, чуть заметную усталость позы, Чарльзу вдруг показалось, что перед ним снова Эрик из прошлого – молодой, резкий, твердый, как сталь. Вот-вот он обернется, и, увидев его, усмехнется привычной ехидной усмешкой «Как ты сдал, дружище…» Чарльз закрыл глаза, стараясь прогнать от себя наваждение. Да, было время, когда оба они были молоды, и отношения их – сложные, запутанные, приносящие столько боли – только зарождались и казались страшной ошибкой. Теперь-то Чарльз знал – они и были ошибкой в какой-то высшей программе Вселенной. Потому что, несмотря на все ее ухищрения и препятствия, они все еще были вместе. Но те времена прошли, и Чарльз был счастлив таким, каким был сейчас. Он искренне полагал, что у любого периода жизни есть свои плюсы и минусы, и та ступень, на которой они с Эриком стояли сейчас, избавляла их от многих проблем. Они были уже опытными, покрытыми шрамами от ударов судьбы и друг друга, избавленные от иллюзий, примиренные с самими собой. Цельные. И возвращения в прошлой – пусть даже к здоровым ногам и спине, перспективам и планам, свежести чувств и новизне ощущений – Чарльз вовсе не жаждал.
Эрик развернулся, и теперь свет падал ему на затылок и на спину. Щурясь, Чарльз попытался разглядеть его лицо. Ему показалось, что Эрик улыбается. Едва приподняв уголки губ, не позволив своим глазам сощуриться – улыбкой лжеца и интригана. И если бы Чарльз мог, он подошел бы к нему, обнял за плечи. Или ударил, лишь бы стереть эту улыбку с его лица.
- Пахнет грозой,- заметил Эрик так тихо, что Чарльзу почудилось, что он отправил ему мысленное послание. Губы Эрика, кажется, не шелохнулись. И на мгновение Чарльзу стало почти невыносимо страшно. Вот сейчас Эрик разведет руки в стороны, поднимется над полом террасы и исчезнет в полыхающих облаках. Уйдет. Хотя обещал никогда больше этого не делать. Исчезнет – и на этот раз, вероятно, навсегда.
- Надо закрыть окна,- Чарльз сглотнул комок в горле, кашлянул. Страх его был глупым, немотивированным, пустым. Эрик здесь, рядом с ним – всего в нескольких шагах. Ветер трепал его волосы и ворот рубашки. Эрик молчал. Чарльз услышал – даже сквозь прикрытую дверь террасы, как в доме с лязгом окна закрывались теперь одно за другим, а не все вместе, как раньше. Где-то звякнуло стекло, и Чарльзу показалось, что оно вот-вот разлетится прозрачными брызгами.
Эрик сделал шаг. Зарево за его спиной стало багряным. Солнце погрузилось в море почти наполовину – еще немного, и берег окутает темнота. Чарльз невольно вздрогнул и едва поборол желание отъехать назад, попятиться – но отчего-то в нем родилась уверенность, что, повинуясь воле Эрика, его кресло не шелохнется.
Еще один шаг. Чарльз понимал, что это глупо – вся ситуация глупая. Они не ссорились, даже почти не спорили. Да, Эрика считали неуравновешенным психопатом, но он-то, Чарльз, прекрасно знал, что это неправда. Эрику нужно казаться ненормальным маньяком, чтобы внушать страх. Но не ему. Не сейчас, не здесь.
Еще шаг. Чарльз видел, что руки Эрика расставлены немного в стороны, ладонями вперед. Воздух теперь был пропитан электричеством. Откуда-то издалека донесся едва слышный раскат грома. Между Чарльзом и Эриком осталось всего пара шагов. Чарльз взялся за полозья коляски, готовый отодвинуться. Эрик остановился. Небо за его спиной теперь стремительно темнело. Чарльз попытался мысленно настроиться на сознание Эрика, понять хотя бы, что тот замышляет, что на него нашло? Но, попробовав, понял, что не может этого сделать - Эрик от него закрыт, непроницаем, как наползающая на побережье темнота.
Чарльз открыл рот, чтобы что-то сказать или крикнуть. Эрик наконец приблизился к нему вплотную в один короткий шаг. Он нависал на Чарльзом во весь свой рост. Еще мгновение - и Эрик качнулся вперед, уперся руками в подлокотники кресла. Теперь лица их оказались на одном уровне - и Чарльз заметил, что зрачок Эрика расширился, заполнив собой почти все пространство синей радужки.
Ровно секунду висела тишина, потом у горизонта снова послышался раскат грома. Эрик еще мгновение смотрел на Чарльза, словно упиваясь его испугом. Потом, подавшись вперед, прохладными сухими губами коснулся его все еще приоткрытых губ. Чарльз оторопел. Эрик, улыбнувшись - от уголков глаз к вискам побежали тонкие глубокие морщины - проговорил негромко:
- Что, неплохо для старичка? - осведомился он,- прошло столько лет, а я все еще могу напугать тебя до полусмерти.
- Идиот,- резюмировал Чарльз, откидываясь в кресле,- ты разозлился на то, что я полез к тебе в голову?
- Годы сделали меня мудрым,- откликнулся Эрик,- а мудрецы не обижаются. Но признайся - ты занервничал.
- Честно говоря, мне даже понравилось,- Чарльз улыбнулся в ответ - ком тревоги и паники в груди распался, и было понятно, что Чарльз говорит правду,- как ты думаешь, в доме уже проветрилось?
- Думаю сейчас самое время проверить, удобная ли у них здесь постель,- ответил Эрик.